Цвет боли. Красный - Страница 66

— Пойдем отсюда. Камин разогреется нескоро.

В библиотеке действительно прохладно, тем более, мне в тонком платье.

У своей комнаты стоит Мартин и мерзко ухмыляется:

— Уже справились?

— Тебе-то что?

Ларс открывает свою дверь и за локоть подталкивает меня внутрь. Чтобы не видеть противную рожу Мартина, на голове которого сетка для волос, а на руках хлопчатобумажные перчатки, видно, сделал маску, я юркнула туда еще быстрее. Но что дальше?

Повинуясь жесту Ларса, сажусь в кресло. Он устраивается на ковре у моих ног, но рукам воли не дает.

— Линн, давай договоримся, я подожду. Столько, сколько будет нужно.

— Чего?

— Пока ты не привыкнешь к мысли, что принадлежишь мне и только мне от макушки до пяток, всеми своими клеточками, фибрами, выпуклостями и впадинками.

Я пытаюсь шутить:

— Зачем тебе так много всего?

Но Ларс на шутку не ведется, его глаза серьезны:

— Я хочу, чтобы ты это поняла и запомнила, чтобы приняла всем своим существом, всей душой эту принадлежность. Я слишком долго ждал тебя, чтобы отпустить, увидев.

— Ты… меня ждал?

— Да, ждал. Об этом потом. Попытайся ощутить прелесть подчинения моей воле. Полного и безоговорочного подчинения.

— Но… я не могу вечно сидеть здесь у тебя. У меня тоже есть жизнь, Ларс.

Я старалась не думать о причинах, приведших меня в этот дом. Почти удалось.

— О Стокгольме поговорим потом. Ты здесь будешь еще пять дней. Эти пять дней я полный твой хозяин, запомнила? Во всем. И если я захочу увидеть, как ты моешься в душе, я увижу.

— Ларс!

— Я хозяин.

— А я рабыня?

— Да! — И тут же мягче: — Да, дорогая.

— А если я не согласна?

Его бровь удивленно приподнимается:

— Я спрашивал твое согласие?

— Но…

— Безо всяких «но». Ра-бы-ня. Кстати, у тебя очень красивая грудь, тебе говорили об этом?

— Да.

— Кто?! — стальные глаза мечут молнии.

— Ларс, я не ребенок…

— Сомневаюсь, впрочем, это нетрудно проверить. Но с этой минуты любому, кто не только скажет это, но и подумает, я просто сверну шею. Я не желаю делить тебя ни с кем. Придется выбросить всех своих неумелых любовников из головы совершенно.

Почему-то меня задевает такая характеристика Йена и Берга.

— Почему это неумелых?

Его глаза насмешливы, эту насмешку я уже хорошо знаю.

— Если бы они были умелыми, разве ты сейчас была в моих руках? Но ты не пожалеешь, если будешь выполнять все мои требования. Запомнила?

— А если не буду?

Его лицо приближается к моему. В глазах два клинка, способных снести голову одним взглядом. Но мне не страшно, сносить нечего, я ее давно потеряла.

— Я тебя уничтожу! Не желаю делить тебя ни с кем даже в твоих воспоминаниях. Я твой хозяин, и любые мои приказания не обсуждаются, а выполняются. Любые. Будешь послушной, не пожалеешь.

И тут меня прорывает:

— Много у тебя таких послушных?

Он почти хватает меня за волосы, запрокидывает голову, глаза наливаются яростью. Это не просто сталь, это уже искры от клинка берсерка. О, Господи! Но я чувствую, что даже если он прямо сейчас убьет меня, то противиться не буду.

— Одна непослушная, которую я подчиню.

Хочется сказать, что уже подчинил, но одновременно рождается чувство протеста, в конце концов, я не резиновая кукла!

— А если я подчиню тебя?

Смех. Откровенный, веселый, задиристый:

— Попробуй. Это заманчиво.

— Хорошо, твои условия я выслушала. А как же мои?

— Феминистка несчастная! Ну, слушаю.

Я почти вскинула подбородок, стараясь выглядеть как можно решительней. Это трудно сделать, стоя практически в объятиях самого красивого обладателя стальных глаз в мире.

— Ты не должен делать ничего такого, что причинило бы вред моему здоровью…

— Обещаю, что не причиню.

— …физическому и моральному! — почти торжествующе заканчиваю я фразу.

Бровь Ларса приподнимается, он вдруг протягивает руку к столу, берет нож для отрезания кончиков сигар и… Если честно, то внутри у меня все холодеет.

Не успеваю я охнуть, как его рука поднимает платье и оттягивает трусики с одной стороны, нож легко перерезает тонкую ткань. Потом следует другой бок, и эта часть нижнего белья в уже невосстановимом виде падает на пол. Нож возвращается на стол.

— Это насилие над твоим моральным здоровьем?

Меня бросает в краску.

— Ну?

— Нет.

— Линн, ты сама сказала, что не ребенок, и, думаю, догадываешься, чего я от тебя хочу.

Мое дыхание окончательно сбивается.

Глаза Ларса смотрят лукаво:

— Нет, это не все. Я хочу безумно много, к тому же я хозяин, и либо ты это признаешь, либо завтра уедешь в Стокгольм с Мартином. — Его пальцы приподнимают мой подбородок. — Ты остаешься?

— Да.

— Не слышу.

— Да.

— И будешь подчиняться?

— Да.

— Беспрекословно?

— Да.

Его взгляд смягчается.

— Договорились. — И вдруг смешок: — Правильно, что решила остаться добровольно, потому что я все равно не отпустил бы тебя.

— А как же выбор?

— Какой выбор? У тебя выбор только один: подчиняться добровольно или повинуясь силе и получая за это наказание.

— Какое?

Ларс пожимает плечами:

— Порку, например.

— Ты… ты будешь меня пороть?!

— Обязательно. Такая красивая попа просто создана для порки. Тебе понравится.

— Понравится порка?!

— Угу. Линн, не искушай меня, не то продемонстрирую прямо сейчас.

Невольно я ойкаю.

— Вот именно. А сейчас к себе в комнату и спать. Завтра в семь пробежка. Но не в той тонкой курточке, а в том, что мы привезли. Я загляну, проверю, что ты надела.