Цвет боли. Красный - Страница 124

124

Я осторожно пробую ступеньку ногой, убеждаюсь, что она так и не прибита, даю себе слово, что как только снимут гипс, прибью сама, и умиротворенно вдыхаю аромат вербены — запах бабушкиного дома. Вот здесь мне ничто не грозит!

Мелькает мысль: сюда бы еще Ларса, но я гоню ее от себя. Увидев крошечный, почти игрушечный домик бабушки, Ларс очень бы удивился. Эти апартаменты меньше домика его привратника. Ну и что? Зато они мои родные, здесь я проводила все каникулы, сюда возвращаюсь и теперь.

Гипс мешает не очень, ведь у меня зафиксированы только локти, чтобы пока не разгибала руки, но на меня смешно смотреть — двигаюсь, как неуклюжий робот. А бывают «уклюжие» роботы? Вопрос логичный, ведь частица «не» предполагает отрицание, противопоставление. Если есть непроходимые тупицы, значит, должны быть проходимые? Тут же приходит мысль о безнадежных и соответственно надежных дураках. Это из серии обо мне лично.

Снизу меня зовет бабушка:

— Только, пожалуйста, не забудь про ступеньку.

— Помню! Ба, ты не звонила маме?

— Ее нет в Стокгольме, Линн, она в Италии с семьей.

— Уехала, даже не сказав?

— Позвонит в Новый год. Не переживай. Едва ли Элизабет прилетела бы из Милана.

— Не сомневаюсь, что нет. Пусть отдыхает. Они в Милане?

— Кажется, это для начала, потом на Французскую Ривьеру. Твоя мама обожает с шиком тратить деньги.

Да уж, это правда, пустить пыль в глаза Элизабет умеет. Ладно, бабушка права, пусть отдыхает, честно говоря, я тоже предпочла бы не видеть мамочку здесь сейчас, она ежеминутно вздыхала бы, заламывала руки, якобы, от ужаса из-за моей возможной гибели, а в действительности из-за упущенных возможностей за время вынужденного пребывания в деревне. Ежеминутно смотрела бы на часы, пока мы не предложили:

— К чему сидеть здесь, может, ты поедешь?

Такое уже бывало, когда я болела краснухой, а мама маялась, предложение бабушки вернуться в Стокгольм она приняла как утопающий спасательный круг, а мы ее отъезд с изрядным облегчением.

Кстати, мой мобильник оказался разряжен. Потому, даже если бы был в пакете — толку никакого.

Подключив его заряжаться, я присела в старое кресло. Умели же когда-то делать мебель, кресло словно укутывало усталую плоть спасительной оболочкой. В кресле можно было спать сидя, чего бабушка никогда не делала и терпеть не могла, когда, разомлев, сладко посапывать начинал Эрик Лёвенстад. В таком случае Осе Линдберг поднимала такой шум, что Эрик просыпался и выслушивал заявление:

— Вот потому я и не вышла за тебя замуж!

Заявление на первый взгляд совершенно нелогичное, поскольку у бабушки никогда не было такой возможности. Но именно риторизм вопроса приводил меня к мысли, что все же была, не потому ли Эрик Лёвенстад женился на противной Сельме, что Осе Бромберг отказала?

Иногда я пыталась представить, что было бы, стань моим дедушкой Эрик. И понимала, что категорически этого не желаю, не потому что Эрик чем-то меня не устраивал, вполне устраивал, но как друг семьи, а не дедушка. Я обожала своего собственного, хотя нрав у него был нелегким.

Но дедушки уже давно нет на свете, и я не возражала против Сочельника в компании Осе Линдберг и Эрика Лёвенстада. Еще об одном госте я старалась не думать. Не просто не думать, но и пресекать малейшие обрывки мыслей на тему стальных глаз и их обладателя. Получалось, но я прекрасно понимала, что только до вечера, пока не останусь одна.

Может, попросить у бабушки снотворное? Или вообще напиться до потери сознания?

Нет, не выйдет, снотворного бабушка не держит, потому что не страдает бессонницей, а напиться просто не даст. Да и сомневаюсь, что в доме у Осе Линдберг, отъявленной трезвенницы, как зовет ее папа, имеется хоть одна бутылка. Нет, одна, похоже имелась. О… что-то изменилось в доме принципиальной Осе Линдберг?

— А что это за бутылка вина, ба?

Бабушка выглянула из кухни:

— Это тебя нужно спросить, я у тебя в кухне взяла со стола, мне этикетка показалась красивой.

— Это Анна принесла.

— Ладно, на Новый год выпьем. Тебе нужно снотворное?

— Откуда у тебя снотворное, ты же не держишь?

— У меня нет, сейчас придет Александр, принесет.

Александр врач, которому бабушка доверяет всецело, если бы он прописал ежедневно выпивать по ведру пива, Осе Линдберг, несмотря на трезвость, выпивала. Александр лечил мои детские болезни, заставлял пить рыбий жир, причем, не в капсулах, а из чайной ложки, выгонял на пробежку в любую погоду. Ему я обязана хорошим здоровьем и привычкой к бегу.

Александр подтвердил отсутствие переломов и то, что повязку завтра можно будет снять, покачал головой по поводу неудачного падения с лестницы, оставил снотворное, которым я решила не пользоваться…

День прошел спокойно. День без Ларса… Где он?

Вечером бабушка пришла в мою комнату и присела на постель.

— Не звонит?

— Нет.

— Сама попробуй, — она гладит мои волосы совсем как в детстве, когда меня требовалось утешить…

— Пока не буду. Он не из тех, на кого можно вешаться.

— Линн, я не думаю, что он мог что-то с тобой сделать. К чему?

— И я не думаю, ба. Но вот где он?

Ее рука ложится на мою руку:

— Найдется, Линн. Если не найдется, значит, это не твое.

На следующий день ярко светило солнце, легкий морозец прекрасно держал снег, не позволяя тому поплыть противными лужами, за ночь сугробы значительно прибавили в высоте…

Помочь бы бабушке почистить дорожку к дому, но мне нельзя.

Она махнула рукой:

124